ИМПЕРАТОРСКАЯ РОССИЯ: БОЛЬШАЯ ИГРА В ТИБЕТЕ? СХИММЕЛЬПЕННИНК BAH ДЕР ОЙЕ Д.

В 1808 году английский ветеринар Уи­льям Муркрофт оставил свой кабинет в Лондоне и отправился в Калькутту. В Бри­танской Ост-Индской компании, в то время по сути правившей субконтинентом, из-за тропического климата возникли проблемы с лошадьми. Потребовалась помощь опыт­ного ветеринара. Ситуация была критической. Руковод­ству Ост-Индской компании стало известно о плане Наполеона и его союзника, царя Александра I, вторгнуться в британские владения Индии. В первые годы своего пребывания там Муркрофт слышал исто­рии, что где-то к северу от Гималаев есть порода выносливых лошадей, способных развивать большую скорость. Если бы ему удалось отыскать хоть несколько особей этой легендарной породы и вернуть их в Калькутту, то племенной фонд для кавале­рии был бы восстановлен. И вот, в начале 1812 года Муркрофт отправился в район Кайласы на юго-западе Тибета. В июле того же года он пересёк перевал и остановился в маленькой деревне на границе, чтобы по­лучить разрешение посетить город Гарток.

Местный чиновник пригласил его в свой дом, чтобы обсудить его просьбу за чашкой чая. У чиновника были две маленькие со­бачки явно европейского происхождения; обрадовавшись европейцу, они бросились к Муркрофту. Позже он писал, что собаки «ласкались ко мне, обнюхивали, прыгали, лаяли и, казалось, так радовались, увидев меня, как если бы признали во мне старо­го и дорогого знакомого». А ещё собачки охотно выполняли трюки, которым их обу­чили, очевидно, прежние владельцы: «Сидя на задних лапах, они поднимали передние лапки, как бы подражая военной команде «на караул!». Очевидно, это домашние жи­вотные когда-то принадлежали солдатам... Тут-то Муркрофт и пришёл в ужас: чинов­ник пояснил ему, что получил собак в по­дарок от «Oroos», то есть русских.. -¹

Известия о том, что русские войска име­ли дела с мелким чиновником в южном Ти­бете менее чем в шестистах километрах от Калькутты (!), стало шоком для Муркрофта. Тем более, что тогда он ещё не знал, что Наполеон повернул своё оружие против бывшего союзника - Александра I и си­туация перестала быть для Англии столь уж критической. Бдительный британский ветеринар пришёл к выводу, что казаки делали разведку во Внутренней Азии, что­бы спланировать маршрут вторжения в Индию Великой армии Наполеона.

Немногие обратили тогда внимание на предупреждения Муркрофта о русской угрозе Индии. В первые годы после победы в битве при Ватерлоо Англия и Россия были в хороших отношениях. Муркрофт оказал­ся первым, англичанином, обеспокоенным возможными планами Петербурга относительно Тибета и подрыва позиций Британии в Индии. Но уже в начале XX века многие его соотечественники начали разделять эти опасения. Вскоре после экспедиции Муркрофта граница Тибета была практи­чески изолирована от европейского мира. Не имея достоверной информации, британ­цы опасались самого худшего в этой terra incognita по ту сторону Гималаев. В течение десятилетий после смерти Муркрофта в 1825 году, когда Англия вступила в сопер­ничество с Россией за господство во Вну­тренней Азии (конфликт, который читатели Редьярда Киплинга знают как «Большая игра», «The Great Game»), этот недостаток информации не ощущался так остро.

До конца XIX столетия игровые поля этого «матча» империй лежали за преде­лами Тибета. Но в 1900 году буддийская теократия внезапно обнаружила себя объ­ектом англо-русского соперничества. Слухи о царских интригах в Потала и тайных по­ставках оружия привели в 1904-м к британ­ской военной экспедиции под командова­нием полковника Фрэнсиса Янгхасбенда, проложившей свой путь в Лхасу, чтобы не допустить появления очередной «русской марионетки» во Внутренней Азии. Вскоре после этого обе державы согласились пре­кратить склоку перед лицом более актуаль­ной опасности — прусского милитаризма. Кроме этого, Большую игру формально за­вершил англо-русский договор 1907 года.

Много было написано об участии Англии в этой викторианской холодной войне. Но поскольку в XX веке советские архивы были так же недоступны для иностранцев, как Лхаса для европейцев в XIX-м, запад­ные учёные мало исследовали вопрос о действиях России в Тибете. В результате накопилось множество разногласий по по­воду истинного характера деятельности Петербурга - если таковая вообще имела место - в Потала². Был ли «успех России в Тибете полностью обусловлен работой вос­точного типа, секретными миссиями, под­купом, тайными вооружениями, бесстыд­ной ложью и блефом», как утверждал один французский источник³? Или имели место более мягкие формы, как утверждал исто­рик Том Грюнфельд: «Пока Россия не имела интересов в Тибете, она вряд ли стала бы прикладывать существенные усилия для их осуществления. Возможно, Тибет просто не представлялся достаточно важным⁴?»

Теперь, когда основные архивные фонды стали доступны, можно наконец попытаться дать предварительный ответ на поставлен­ный вопрос.

На протяжении большей части XIX века Россия и Англия находились в состоянии холодной войны. Как и в конфликте между СССР и Соединёнными Штатами сто лет спу­стя, противники боролись не за территории, им принадлежавшие, а за гегемонию над третьими силами. Англо-русское соперни­чество можно условно разделить на два этапа - «Восточный вопрос» и «Большая игра» Самым главным, конечно, был Восточ­ный вопрос, или что делать с умирающей Османской империей? Но после поражения в Крымской войне Россия обратила свой взгляд на восток, в сторону Средней Азии. Снова русские выступили против Англии в конфликте, который позднее стал известен британцам как Большая игра.

Несмотря на джентльменские конно­тации в своём названии, эта «игра» была смертельно опасной борьбой за господство над азиатской глубинкой. Для королевы Виктории ставки здесь были не меньше, чем в «вопросе о русском или британском господстве в мире»⁵. «Игровое поле» тогда простиралось от Персии на западе - через Афганистан и Среднюю Азию - до огром­ных пространств Центральной Азии. За исключением полей сражений крымской кампании, Большая игра дала поразитель­но мало прямых вооружённых конфликтов. Военные операции проводились в основ­ном в отношении третьих сторон, во имя обеспечения их лояльности, как в случае с Персией и Афганистаном, или умиротворе­ния приграничных территорий⁶.

Ещё одним аспектом «Большой игры» был упреждающий характер многих её хо­дов. Великобритания, в частности, вмешива­лась в дела Персии и Афганистана в основ­ном в профилактических целях. Английский учёный Алистер Лэмб заметил: «В настоящее время политика и язык игры должны состо­ять в том, чтобы сделать правильный ход сейчас, дабы не дать возможность против­нику сделать правильный ход позднее»⁷. По­этому сведения и представления, зачастую основанные на разведке самого элементар­ного рода, играли ключевую роль в действи­ях стратегов Лондона и Петербурга.

Оба «игрока» использовали очень похо­жие тактики. Но их цели существенно раз­личались. Мотивы России в Центральной Азии по-прежнему вызывают оживлённые дискуссии среди историков. Британские же действия были почти полностью мотивиро­ваны страхом перед вторжением России в Индию. Некоторые в Англии усматривали перспективу экспансии России в Средней Азии. Лорд Керзон, вице-король Британ­ской Индии, писал, что «однажды встав на путь завоевания Закаспия... Россия была просто вынуждена идти вперёд, с той же за­кономерностью, с которой Земля движется вокруг Солнца».

Британские опасения были не совсем беспочвенны. Ещё Екатерина Великая заи­грывала с идеей завоевания Индии. Её сын, Павел I, приказал части донских казаков собраться в Оренбургской губернии в 1800 году для подготовки нападения на англий­ские колониальные владения. Но после его убийства наследник, Александр I, отка­зался от подобной схемы. В ходе Большой игры планы России никогда не выходили за пределы общих штабных учений, патри­отических передовиц и, при случае, тактики дезинформации⁸.

Тибет казался идеальным объектом для викторианского беспокойства по поводу безопасности границ Индии. После присое­динения Непала и Бутана к империи в конце XIX века британское правление в Индии рас­пространилось на предгорья Гималаев. То, что лежало за этой отвесной скальной пре­градой, во многом оставалось загадкой для повелителей Индии. В конце 1700-х годов Лхаса объявила всех европейцев персонами нон грата, сделав всё возможное, чтобы они воздерживались от проникновения в этот регион. География значительно упростила эту задачу: кольцо неприступных гор вокруг Тибета служило ему лучшей защитой.

Проблема отношений Тибета с соседним Китаем до XX века по-прежнему вызывает оживлённые споры. В XIX веке далай-лама был теоретически вассалом Цинского им­ператора, но к концу столетия китайский сюзеренитет над теократией-затворницей был уже дипломатической фикцией. Хотя европейские державы официально при­знали китайское владычество, английский офицер в Сиккиме, близкий к политике, писал, что «тибетцы не будут подчиняться [Китаю], и китайцы отказываются отдавать приказы, поэтому Китай является сюзере­ном только по названию»⁹. Лишь по од­ному вопросу ламы и мандарины пришли к полному согласию: держать европейцев подальше от Тибета. Политика изоляции оказалась эффективной. В XIX веке толь­ко три европейца, как известно, достигли Лхасы. На протяжении значительной ча­сти Большой игры Лондон игнорировал северного соседа Индии в пользу Персии, Афганистана и среднеазиатских ханств, где виделась тогда главная ось любого продвижения русских войск. География Тибета была слишком суровой. Многие ру­софобские трактаты на страницах британ­ской печати XIX века практически ничего не говорили о Тибете.

До 1890-х годов русские дипломаты были также не слишком заинтересованы в Тибете. В XVIII веке Екатерина II пыталась наладить торговые связи с Лхасой и регулярно пере­писывалась с местным духовенством. На­следники царицы, однако, не поддержали усилий по установлению связей с Лхасой, и до самого царствования Николая II Тибет не был важным объектом для русской диплома­тии. Через сто лет после смерти Екатерины Великой заинтересованность России в Тибе­те возродилась в кабинетах учёных-геогра­фов. В рубеже XIX-XX веков Петербургский университет был ведущим центром тибето­логии, среди его преподавателей были такие выдающиеся учёные, как Сергей Ольденбург и Фёдор Щербатской.

Другая группа россиян, обративших при­стальное внимание на Тибет, сконцентриро­валась в Императорском Географическом обществе. Несмотря на то, что общество бы­ло частным учреждением под патронажем великого князя, его деятельность имела мотивы, выходившие за рамки чисто науч­ного любопытства. Географическое обще­ство поддерживало тесные связи с армией, и его экспедиции часто организовывались сотрудниками Генерального штаба. Ничто лучше не демонстрирует этот двойственный военно-академический характер общества, чем деятельность его члена - знаменитого исследователя Азии Николая Михайловича Пржевальского. Четыре путешествия Прже­вальского в 1870-1880-х годах через неиз­веданную территорию Монголии в Синь- цзян и Тибет имели огромное значение для науки. Ведущие европейские географиче­ские общества вручили ему золотые медали за открытия, в том числе и за обнаружение дикой породы лошадей (той самой, за кото­рой безуспешно охотился бдительный Мур- крофт), получившей его имя.

Но Пржевальский был больше, чем гео­граф. Николай Михайлович являлся также сотрудником Азиатской части Главного шта­ба - органа, отвечавшего за сбор инфор­мации о континенте для армии¹⁰. Этот офи­цер писал своему начальству перед отъ­ездом: «Притом научные исследования... будут маскировать политические цели экс­педиции и отклонять всякие подозрения наших недругов»¹¹. Обогащая знания по географии, Николай Михайлович занимал­ся также военной разведкой во Внутренней Азии¹². Во время своей первой поездки в регион (1870-1873) он первым сообщил подробную информацию о крупном мусуль­манском восстании в Западном Китае. Во время следующей поездки, состоявшейся через семь лет, у него была тайная миссия к лидеру повстанцев Якуб-беку.

В 1878 году Пржевальский предложил организовать экспедицию в Тибет. В слу­жебной записке в Главный штаб он изла­гал ряд научных задач, но основная цель заявлялась как стратегическая. Он указы­вал, что Лхаса — резиденция главнейшего духовного лидера буддизма, своего рода «азиатский Рим». Ибо далай-лама не толь­ко являлся светским правителем Тибета, но и имел огромное влияние на 250 миллио­нов буддистов, живущих на континенте¹³. Если бы русский человек смог добраться до дворца Потала, он бы убедил «первосвя­щенника Востока» встать на сторону Санкт- Петербурга. К тому же нельзя было терять времени, поскольку британцы также изо всех сил старались пробраться в столицу Тибета из Индии, и вполне могло случиться так, что гималайская теократия оказалась бы в сфере влияния Лондона¹⁴.

Экспедиция Пржевальского оказалась на этот раз неудачной: его караван был в 250 километрах от столицы, когда отряд тибетских солдат преградил ему путь. Ни­колай Михайлович не сдавался, сделав ещё две попытки достичь цели — в 1883 и 1888 годах. Но обе попытки также не увенчались успехом. Географическое общество органи­зовало ряд дополнительных исследований Тибета в конце века с участием бывших по­мощников Пржевальского Петра Козлова и Всеволода Роборовского, а также молодого бурята Гонжобаба Цыбикова. Однако толь­ко один из них смог достичь Лхасы до 1903 года: это был Цыбиков, путешествовавший в качестве буддистского паломника.

В первые годы своего царствования Ни­колай II совершил дипломатический пово­рот к Востоку. Этот новый стратегический акцент в значительной степени был резуль­татом растущей слабости династии Цин. Но русская дипломатия, хотя и стала более агрессивной в Маньчжурии и Корее, про­должала игнорировать Тибет. Так, министр финансов Сергей Витте, архитектор царской политики в Азии на рубеже веков, отклонил запрос на 5000 рублей для оплаты работы профессора тибетского языка в Восточном институте Владивостока, утверждая, что «из­учение тибетского вряд ли можно считать достаточно практически ценным»¹⁵.

Великобритания, чьи владения в Индии к тому времени затронули южные границы Тибета, не обращала особо пристально­го внимания на Тибет вплоть до начала XX века. Знакомство с несколькими публика­циями в русской прессе лета 1901 года сви­детельствует об изменении ситуации. Так, в «Одесских новостях» и двух петербургских газетах появились лаконичные заметки о «Чрезвычайной миссии ламы Тибета». Со­общалось, что из порта в Крыму миссия на­правилась в российскую столицу с не впол­не определённым дипломатическим зада­нием. Группа везла письма от далай-ламы: его целью было «сближение и укрепление добрых отношений с Россией»¹⁶.' Главой прибывшей группы была замечательная личность — бурятский монах Агван Доржи- ев¹⁷. Он родился в 1854 году в Восточной Сибири, а в юности уехал в Тибет на учёбу в большой монашеский центр Дрепунг. Бу­рят оказался академически и политически одарённым человеком, став близким совет­ником далай-ламы.

Одной из самых сложных проблем для духовного правителя Тибета было сохра­нение независимости его страны. Тради­ционно главными угрозами были Китай на востоке и Британская Индия на юге. Са­мой большой опасностью в начале XX века представлялись англичане и сипаи. Присо­единение Непала, Дарджилинга, Бутана и других гималайских княжеств к Индии в те­чение XIX столетия придвинуло британскую армию к границам Тибета. Духовный лидер хорошо понимал, что его страна — следу­ющая в этом списке. Отношение Тибета к России было более позитивным. В Лхасе паломники из ламаистских меньшинств России, буряты и калмыки, часто говорили о терпимости царской власти к буддизму¹⁸. Кроме того, в отличие от маньчжуров или Британской Индии, далёкая держава на севере не была в состоянии оказать воору­жённое давление на Поталу.

Доржиев предложил далай-ламе искать защиты от Великобритании и Китая в России. В 1898 году он отправился в столицу России, официально — чтобы получить деньги от калмыков и бурят для своего мо­настыря в Тибете. Но в ходе визита он так­же встретился с рядом правительственных чиновников, а также с близким ко двору своим соотечественником Петром Бадмае- вым. Кроме того, он получил аудиенцию у Николая II в декабре того же года, вероят­но, чтобы искать покровительства России¹⁹. Император оказал ему тёплый приём, но ни­чего не обещал Доржиеву. Бурят вернулся в Лхасу ни с чем, если не считать золотых ча­сов с выгравированным двуглавым орлом²⁰.

Два года спустя Доржиев прибыл в Рос­сию, теперь уже в качестве главы официаль­ного тибетского посольства. Цель его поезд­ки, по документам российского МИД состоя­ла в поиске защиты от англичан, угрожавших Тибету главным образом из Непала²¹. Со­стоялась аудиенция у Николая II, на этот раз на берегу Чёрного моря в Ливадийском дворце, а также встречи с Витте, Куропатки- ным и Ламсдорфом²². Россияне предложили открыть консульство в Лхасе. Доржиев, од­нако, возразил: если Тибет разрешит присут­ствие русских дипломатов на своей террито­рии, то вскоре и другие державы потребуют официальных контактов. Вместо этого по­сланник предложил открыть консульство в Китае, недалеко от границы Тибета²³.

Доржиев хотел большего, чем просто установление дипломатических отношений, и в 1901 году сделал ещё один визит в Рос­сию. В отличие от предыдущих аудиенций с царём и устных просьб о помощи на этот раз бурят провёз письменное обращение из Поталы: «Для содержащего буддийское вероучение тибетского государства явля­ются великими врагами и притеснителями иноземцы-англичане. Благословите осмо­трительно преподать двум отправленным послам относительно того, как получить нам спокойствие от их пагубы и удручаю­щих деяний...»²⁴

По сообщению русского дипломата Ива­на Коростовца, специальная конференция высокопоставленных чиновников обсуж­дала вопрос о связях России и Тибета. Не­смотря на симпатии царя кхаризматичному буряту, министры не хотели раздражать Великобританию присутствием России в стране, находившейся в такой чувствитель­ной близости от важнейших английских заморских владений. Поэтому решили не предлагать далай-ламе покровительства России²⁵. Единственный конкретный ре­зультат посольства Доржиева состоял в открытии секретного консульства в городе Гандин, в провинции Сычуань, недалеко от реки Янцзы. Чиновники российского МИДа не спешили в этом вопросе, хотя соответ­ствующая должность была утверждена им­ператором в начале июля 1901 года²⁶. Будда Рабданов, бурятский переводчик, которого МИД назначал на эту работу, только два года спустя, осенью 1903-го, достиг города Гандин²⁷. Чтобы избежать беспокойства Ве­ликобритании, консульству пришлось рабо­тать в условиях строжайшей секретности²⁸. Но миссия не увенчалась успехом. К дека­брю 1904 года Рабданов покинул Гандин и отправился домой²⁹.

Русофоба Джорджа Керзона, вице-ко­роля Индии, первые поездки Доржиева в Россию поначалу не беспокоили. Узнав о миссии 1900 года, он заключил: «Тибетцы, я думаю, гораздо вероятней обратятся к нам за защитой, чем к России»³⁰. Но, получив не более чем через год известие о другом посольстве, прореагировал по-иному. До­клады японского монаха Экаи Кавагучи — вполне возможно, агента Токио — о рус­ских караванах с винтовками в Лхасе уси­лили опасения Керзона³¹. «Я считаю своим долгом сорвать эту маленькую игру, пока ещё есть время»³², — заявил он в Лондоне.

С неохотой, но всё же британское прави­тельство дало своё согласие вице-королю. В 1903 году Керзон приказал полковнику Фрэнсису Янгхасбенду направиться в Тибет вместе с 1000 гуркхами³³ для переговоров с тибетцами. Имея на вооружении лишь средневековые мушкеты, далай-лама был не в состоянии обеспечить соблюдение независимости. 3 августа 1904 года Янг- хасбенд вошёл в столицу Тибета. Вопреки слухам о русских агентах и тайных постав­ках оружия, он не обнаружил никаких до­казательств царской интриги. Устаревшие мушкеты войска далай-ламы служили на­глядным доказательством того, что Лхаса не получала никакой тайной помощи от своего северного соседа³⁴.

Что касается обещаний русского царя защитить Тибет, они оказались не более чем дипломатическим манёвром. За исключени­ем некоторых сетований в адрес британцев, единственным ходом Петербурга в ответ на известие, что Янгхасбенд продвигается к Лхасе, была отправка офицера калмыцкой конницы Нарана Эренцовича Ульянова уз­нать, что же происходит в Тибете³⁵. Миссия была проведена скрытно по прямому при­казу военного министра Куропаткина, ко­торый уточнил, что Ульянов должен отпра­виться исключительно как частное лицо, на свой страх и риск³⁶. Невезение ещё раз по­мешало предприятию. Менее чем через три месяца после отправки из Сибири Ульянов заболел и умер, а остальные участники его экспедиции возвратились в Россию³⁷.

Марш полковника Янгхасбенд на Лха­су поставил Россию перед свершившимся фактом, и вопрос Тибета снова подвис в не­известности. Когда в июне 1906 года была созвана специальная конференция, чтобы обсудить тибетский вопрос, новый министр иностранных дел Александр Извольский решил, что «у России нет непосредствен­ных интересов [там]», помимо обеспечения доступа в Лхасу для буддийских подданных царя и географов. Было решено, что Англия должна иметь приоритет в Тибете³⁸.

В следующем году в рамках англо-рус­ского соглашения разрешились вопросы Персии, Афганистана, а также Тибета и последний раунд Большой игры закончился. Призрак прусского милитаризма в Цен­тральной Европе теперь казался гораздо более грозным, чем вопрос стратегического баланса во Внутренней Азии.

Очевидно, что решение Англии о втор­жении в Тибет было больше мотивировано русофобией Керзона, чем реалистичной оценкой царской политики. Архивы сви­детельствуют, что, кроме путешествий та­ких должностных лиц, как Пржевальский, царские интересы в Тибете в XIX веке были минимальны. Даже тогда, когда далай-лама XIII пошёл на беспрецедентный шаг от­правки посланника в Петербург, ответ ока­зался весьма сдержанным. До самого нача­ла британского марша на Лхасу Россия не предпринимала ничего более существенно­го, чем создание поста на границе Тибета.

Экспедиция Янгхасбенда даёт классиче­ский пример ошибочного восприятия оце­нок разведки. Граф Нессельроде, министр иностранных дел Николая I, в своё время хо­рошо понял суть этой извращённой логики, назвав Большую игру «турниром теней»³⁹.

Перевод Петра Баратова

Примечания

1. Alder G., Bokhara В. The Life of Willam Moorcroft. London. 1985. P. 147.

2. Потала - царский дворец, храмовый комплекс и резиденция далай-ламы в Тибете.

3. Alexandre U. Un Empire russo-chinois Paris. 1900. P. 24.

4. Grunfeld A. The Making of Modern Tibet. Armonk, NY. 1987. P. 52.

5. Fromkin D. The Great Game in Asia// Foreign Affairs. Spring. 1980. P. 951.

6. См.: Braun P. Die Verteitigung Indiens 1800-1907. Cologne. 1968. P. 2.

7. Lamb A. British India and Tibet. London. 1986. P. 62.

8. По этому поводу см.: Hopkirk P. The Great Game. Oxford. 1990; Gillard D. The Struggle for Asia 1828-1914: A study in British and Russian Imperialism. London. 1977; Снесарев А. Индия как главный фактор в Средне-Азиатском вопросе. СПб. 1906; Лебедев В. Т. В Индии: Военно-стратегический и статистический очерк. СПб. 1898.

9. Addy P. Tibet on the Imperial Chessboard. Calcutta. 1984. P. 49.

10. См.: РГВИА. Ф. 400. On. 21. Д. 1692.

11. Там же. On. 1. Д. 553. Л. 3-4.

12. Bilof E. G. The Imperial Russian General Staff and China in the Far East 1880-1888. PhD Thesis: Syracuse University. 1974. P. XX.

13. Секретный меморандум Пржевальского Главному штабу. 16 ноября 1878 г.// РГВИА. Ф. 400. On. 1. Д. 553. Л. 10.

14. Об этом см. переписку М. И. Венюкова и Пржевальского//Архив РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 41. Л. 2, 30.

15. РГИА. Ф. 565. Оп. 8. Д. 29-725. Л. 9.

16. Great Britain. East India Office, Papers Relating to Tibet. London. 1904.

P. 113-114.

17. См.: Snelling J. Buddhism in Russia. Shaftesbury, Dorset. 1993; Andreev A. The Buddhist Shrine of Petrograd. Ulan Ude. 1992; Idem. Agvan Dorzhiev's Secret Work in Russia and Tibet//Tibetan Review. 1993. Vol. 28. №9. P. 11-14.

18. Snelling J. Op. cit. P. 1-10. См. также: Nolte H. Religiose Toleranz in RuBland 1600-1725. Gottingen. 1969. P. 36-52.

19. Доржиев А. Автобиография//АВПРИ. Ф. 143. On. 491. Д. 1448. Л. 163; РГИА. Ф. 560. On. 28. Д. 641. Л. 11-15.

20. Шаумян Т. Тибет в политике царской России на рубеже XIX-XX веков. М. 1993 С. 44-45.

21. Меморандум Министерства иностранных дел. 28 сентября 1900 г.// АВПРИ. Ф. 143. Оп. 491. Д. 14481. Л. 2.

22. Там же. Л. 5.

23. Доржиев А. Автобиография. Л. 164.

24. Письма далай-ламы Николаю II. 17 июня 1901.//АВПРИ. Ф. 138. Оп. 467. Д. 248/249. Л. 3.

25. Korostovets I. Von Chingis Khan zur Sowjetrepublik. Berlin. 1926. S. 208.

26. РГИА. Ф. 560. On. 28. Д. 64. Л. 5.

27. АВПРИ. Ф. 491. Д. 1449. Л. 99.

28. Там же. Ф. 143. On. 49.1 Д. 1449. Л. 9

29. Там же. Л. 132.

30. Addy P. Op. cit. Р. 69.

31. Verrier A. Francis Younghusband and the Great Game. London. 1991. P. 175.

32. Lamb A. Op. cit. P. 60.

33. Гуркхи - британские колониальные войска, набиравшиеся из непальских добровольцев.

34. Lamb A. Op. cit. Р. 252.

35. РГВИА. Ф. 447. On. 1. Д. 77. Л. 17.

36. Там же. Л. 25.

37. Полное описание см.: Ульянов Д. Предсказания Будды о Доме Романовых. СПб. 1913. Ещё один пересказ этой истории находим у Е. М. Примакова в «Очерках истории российской внешней разведки». Т. 1. М. 1996. Гл. 26. С. 183-191.

38. АВПРИ. Ф. 143. On. 491. Д. 1468. Л. 8-11.

39. Edwards М. Playing the Great Game. London. 1975. P. VIII.